Двацатый год (oпыты и подражания; 1988-1989)
Двадцатый год
Н.С.
Я знаю, стоит лишь глаза закрыть,
и он придет --
накроет бурями сомнений и открытий:
любовью начатый с листа двадцатый год,
вскормленный ею, ею же закрытый...
Нагрянет счастьем новым первых встреч,
разлуки чашей, до конца испитой,
обводом милым хрупких, нежных плеч
и раной, временем ушедшим позабытой.
Он не ушел,
он здесь -- внутри:
нам вместе быть
до самого последнего заката,
когда та ночь, какую не избыть,
взмахнув крылом,
возьмет обещанную плату.
* * *
Л.О.
Пою бездонные глаза,
стан невесомый, как дыханье;
стремлюсь безудержно туда,
где помнит все о дне свиданья,
где мука счастья ожиданья
и город светлый, как слеза,
стоит, венчая мирозданье.
Пою я сладость нежных губ
и тонких пальцев осторожность,
и клятвы, что срывались вдруг
и обещали невозможность,
опровергая непреложность,
разлуки разрывая круг --
пою тебе, мой милый друг.
Ангел в белом
...где-то там, в заоблачной стране
ангел мой живет мятежный.
лик его, как зайчик на стене:
и лукавый, и шальной, и нежный.
никого милей нет в свете целом --
есть лишь ангел, ангел в белом.
* * *
Почему вы мне не верите? --
Поверьте!
Путь, шагами не измеренный, --
измерьте!
Почему в ответ вы коситесь? --
Смотрите:
я отдам вам все, что спросите, --
Просите!
...Вы смеетесь, снова шутите --
Шутите!
Но не делайте меня своим шутом.
* * *
М.Ч.
Прости меня за эту жизнь --
игру в недели и года;
прости за то, что никогда
с тобою нам не ворожить
друг другу в час, когда звезда
заре сконяется служить.
Прости за россыпь желтых роз,
упавших замертво в траву;
прости за то, что я живу
валютой золотых волос;
за то, что в эту синеву
бросаю бриллианты слез...
Прости за холод нежных рук
и ласки губ, лишенных слов;
за то, что ухожу из снов --
прости меня за этот круг.
Здравствуй!
Г.Л.
Здравствуй!
Я знаю, я не должен...
Ведь мне не известны земь цифр,
что хранят твой покой.
Но... здравствуй!
Быть может,
и все же,
быть может,
я вспомню утерянный шифр
и снова вернусь за тобой.
Я -- археолог:
в августа память веду свой раскоп.
Листая некролог,
пытаюсь найти этот код...
Пять, пять, пять...
все очень просто: трижды по пять!
помнишь? нельзя было спать
от взгляда
и от улыбки...
дальше!
что дальше?
Память -- не лгать!
Шелковый волос
и легкая стать;
в голосе нежность
и флейты
и скрипки.
Пять, пять, пять...
все слишком сложно:
срывается нить...
так просто терять --
нелегко так забыть
летние дни, что созданы были
лишь для двоих --
где уже не отличить
час мечты
от часа были...
Пять, пять, пять...
нет, не вспомнить,
хоть каждый шаг -- во мне,
и каждый взгляд,
каждый день
и даже каждый сон...
я знаю адрес,
помню телефон...
К чему? --
набор бесцельный,
не поможет он.
Теперь уже ноябрь,
и снегом заметает путь назад,
в август.
И не найти обрыв,
не дозвониться.
Уже ноябрь, но я
опять пускаюсь в этот путь --
в август.
Пусть не найти --
так памятью
забыться.
* * *
...и в лучшем духе символистов
вернусь туда.
Один.
Зимой.
Когда укроет путь неблизкий
туманом дней, забыших зной.
Когда январский ветер злой
испишет горькие записки.
Когда он выбьется из сил
и к эшафоту павших листьев
возложит все, что возносил
и посвящал рассветной выси --
Когда он станет тем, кем был...
* * *
Что ж, так и быть,
я сегодня пересплю тобой,
но утром...
ты
останешься в постели --
я уже другой,
я -- мудрый.
Нет,
не буду ждать прощенья:
глупых слов шлея --
не нужно!
На
столе стосемь седых волос
и в зеркалах -- твоя
наружность.
Будь!
Не корчись и не рви полос:
ведь простыня была
невинна.
Я
испорчен, но иду в ремонт,
и эта ночь легла
плотиной.
Ты
стеною встанешь против вод:
и в последний бой --
как в Будду.
Что ж,
я сегодня пересплю тобой,
но утром...
* * *
Еще одна ночь -- еще один день...
Еще одна грань
и еще одна тень...
На мокром от слез лице --
беспамятство утра,
последний глоток
и новый рубец на летящем свинце.
Еще один шаг -- шаг в никуда...
Над синей водой -- звезда Никогда...
На этом мольберте все краски размыло дождем.
И им не поможет ни спирт, ни святая вода --
бей наискось, бей,
нам пора,
мы идем...
Еще один бой -- еще один бог...
За новой судьбой все тот же итог...
Пути все ведут не в Рим,
а немного выше.
И если закрыть глаза,
можно увидеть этот урок.
И если уши заткнуть --
можно это услышать.
Звездный пес
М.М.
День скорчился ночью,
обрушилось небо.
Смешались огни с непроглядною мглой.
Из звездно-зубастого черного зева
восходит язык покраснелой луной.
Как будто огромный усталый бродяга
космический пес вдруг застыл на бегу --
простой и совсем беспородный:
дворняга
на иглами жгущем до крови снегу.
Эй, шумно зевающий звездами братец,
с тобой мы похожи:
я тоже устал
и силы в погоне за лунною тенью растратил --
не помню, кем был,
и не знаю, кем стал.
Давай же не будем ворчать друг на друга,
не станем тужить над разданной судьбой
и молча дождемся рассвета с тобой,
когда эта белая звездная вьюга
под скрипок печаль
и прощальный гобой
на крыльях зари уведет за собой.
* * *
Звезды спускаются на день на землю,
падают звезды в снега.
Ночь, не прощаясь, уходит и дремлет
там, на чужих берегах --
там, где все то, что когда-то покинул,
что потерял и забыл;
там, где над взморьем седым и пустынным
ветер разлуки завыл.
Лица, слова, те глаза, что напрасно
нежно смотрели тогда --
все, что любил, не храня ежечасно,
ночь уносила туда.
Нет вдоль утесов угрюмых причала,
скалами берег одет.
И не начать снова песню с начала:
тонут слова в темноте.
Ветер прибрежный пощечиной встретит
у одинокой сосны...
как ни моли, твой удел -- только эти
ночи прощальные сны.
* * *
Я уйду, когда еще светло,
и закат сжигает небо синее.
Я уйду, пока еще стекло
не застыло сединою инея.
Пусть молчит последний телефон --
он давно приговорен к повешанью.
Пусть к бессоннице приговорен
на счастливых снах помешанный.
Я уйду, пока еще со мной
десять слов, которые не умерли.
Я уйду, когда еще не ночь,
но уже проснулись в небе сумерки.
Будет свет сквозь абиссальность дня;
фатум брошен на расправу случая --
ждет поток, к которому ступня
только раз приводит жаждой мучимых.
* * *
Кто скажет, сколько нас --
прошедших тенью звездных лет?
Кто знает, сколько тех --
непонятых, не вставших, не понявших;
друг друга и себя в сомненьях ночи не узнавших --
тех, кто остался недосказан, недопет?
Кто помнит их, укоротивших след
из тьмы во тьму,
и безвести пропавших?
* * *
Я был не бог,
стрелял -- как мог,
и каждый выдох, каждый вдох
я выстрелу вдогонку посылал.
Но сто дорог --
один итог,
и неизбежен эпилог:
на век нашел --
навеки потерял.
* * *
Что с того им,
что ты с собою унес
сто не спетых им песен,
сто непролитых слез?
Что с того им, скажи? --
Миражи...
Что с того им,
что больше не было слов:
эти губы молчали
над пропастью снов.
Что с того им тогда? --
Навсегда...
Что вам с этих волос
в пепле паленых дней?
Ведь в театре теней
действо уж началось.
Мне не жалко свечей --
дайте света,
сюда!
Что с него вам тогда,
если стал он ничей?
Если некого ждать,
если все пьют коньяк, --
что с того Вам, судья?..
Я устал уставать;
я пришел приходить --
покажите, куда?
Бросьте жадным следам
эту рваную нить --
что с нее вам, когда
я задую свечу,
за билет заплачу
и сойду
в никуда?..
* * *
Когда твои губы все шепчут так немо, --
о небо,
о небо,
о небо...
когда твои руки прохладнее снега;
когда ты стоишь, задыхаясь от бега;
когда между век так волшебно, но слепо --
тогда я пойму: это все -- только слепок...
Когда снова лето приходит незримо
сквозь зимы,
сквозь зимы,
сквозь зимы...
когда в единице одна половина;
когда все так рядом и -- неуловимо;
когда ты -- навстречу и все-таки мимо,
тогда я увижу: ты снова лишь снимок...
и где-то, быть может, альбомом хранимый,
я тоже лишь слепок...
я тоже -- лишь снимок.
Триптих
Три веры,
три меры,
три мира --
три чаши весов он принес.
Подарки от пиррова пира:
Лиру,
Звезду,
и Утес.
И встал на часы величаво --
рука на курке --
и затих...
И время паденьем помчалось,
в объятьях сжимая своих
три счастья,
три пытки...
триптих.